Проблематика старообрядчества в трудах консервативных публицистов второй половины XIX века

Бытко С.С. Проблематика старообрядчества в трудах консервативных публицистов второй половины XIX века // Старообрядчество. 2024. Т. 2. № 2. С. 74–89.

В статье исследуется отражение старообрядчества в публицистических сочинениях крупных консервативных мыслителей второй половины XIX в.: К.Н. Леонтьева, Т.И. Филиппова, П.С. Усова, Л.А. Тихомирова, В.И. Даля, М.Н. Каткова и К.П. Победоносцева. Устанавливаются факторы, повлиявшие на складывание образа староверов в творчестве мыслителей: их круг чтения, должностные обязанности, заграничные командировки, а также личные контакты с представителями старообрядческого сообщества и видными этнографами.

Предпринятое исследование показывает, что большинство консервативных философов той эпохи было склонно симпатизировать старообрядцам, рассматривая их как потенциальных союзников и даже опору действующего правительства в борьбе с приверженцами революционно-нигилистических идей. Само старообрядчество в мировоззрении публицистов воспринималось как неоднозначное, но полезное социальное явление, выступавшее хранителем архаичных традиций православия и культурного наследия византийской цивилизации.

Удалось установить, что консервативные авторы, в своём большинстве, выступали принципиальными противниками репрессивной политики по отношению к староверию, настаивая на необходимости отмены клятв Большого Московского собора 1666–1667 гг., прекращения полицейского произвола в отношении старообрядческих общин, а также легализации старообрядческих браков и культовых сооружений.

Ключевые слова: старообрядчество, церковный раскол, староверы, консерватизм, православие, К.Н. Леонтьев, Т.И. Филиппов, П.С. Усов, Л.А. Тихомиров, В.И. Даль, М.Н. Катков, К.П. Победоносцев.

The problems of the Old Believers in the writings of Conservative publicists of the second half of the 19th century (on the 120th anniversary of the decree “On strengthening the principles of Religious tolerance”)

The article examines the reflection of the Old Believers in the journalistic writings of major conservative thinkers of the second half of the 19th century: K.N. Leontiev, T.I. Filippov, P.S. Usov, L.A. Tikhomirov, V.I. Dal, M.N. Katkov and K.P. Pobedonostsev. The factors that influenced the formation of the image of Old Believers in the works of thinkers are established: their reading circle, official duties, business trips abroad, as well as personal contacts with representatives of the Old Believers community and prominent ethnographers.

The conducted research shows that the majority of conservative philosophers of that era were inclined to sympathize with the Old Believers, considering them as potential allies and even a pillar of the current government in the fight against adherents of revolutionary nihilistic ideas. In the worldview of publicists, the Old Believers themselves were perceived as an ambiguous but useful social phenomenon that served as the guardian of the archaic traditions of Orthodoxy and the cultural heritage of the Byzantine civilization.

It was established that the conservative authors, for the most part, were principled opponents of the repressive policy towards the Old Faith, insisting on the need to repeal the oaths of the Great Moscow Cathedral of 1666-1667, end police brutality against Old Believer communities, as well as the legalization of Old Believer marriages and religious buildings.

Keywords: Old Believers, church schism, Old Belief, conservatism, Orthodoxy, K.N. Leontiev, T.I. Filippov, P.S. Usov, L.A. Tikhomirov, V.I. Dal, M.N. Katkov, K.P. Pobedonostsev.

Многогранная творческая жизнь К.Н. Леонтьева ранее не единожды становилась предметом досконального изучения специалистами в области литературы, богословия, философии и отечественной истории [Столярова, 2018. С. 279]. Пройдя тернистый путь нравственных исканий, в 1860-е гг. писатель отказывается от идей атеизма и либерализма, которым весьма симпатизировал в юности, и встаёт на путь защиты консервативных христианских ценностей. Обширный корпус сочинений, оставленный этим выдающимся мыслителем позволяет составить развёрнутую картину культурных, социальных и политических преобразований, происходивших в пореформенной России 1870–1880-х гг. Однако доныне малоизученным оставался вопрос о восприятии Леонтьевым одной из ключевых дискуссионных проблем эпохи Александра II – места староверия в прошлом и настоящем России.

Примечательно, что начало службы Леонтьева в Министерстве иностранных дел пришёлся на 1863 г., отметившийся особым интересом российского престола к староверам в связи с попытками демократического подполья склонить последних к революционной борьбе. Ввиду этого мыслитель был вынужден узнавать староверие из разных источников – как сторонник консервативных взглядов он знакомился с этнографически ориентированными трудами П.И. Мельникова-Печерского, как чиновник читал работы революционного журналиста В.И. Кельсиева [Леонтьев, 2001. Т. 3. С. 710; 2003. Т. 6. Кн. I. С. 508].

В своих художественных произведениях писатель почти не затрагивал проблематику церковного раскола. Как правило, староверы в его сочинениях представали лишь героями-функциями, набором очевидных стереотипов: богачи, ругатели табака, объекты для колкостей [Леонтьев, 2000. Т. 2. С. 30–31; 2003. Т. 6. Кн. I. С. 230]. Однако совершенно иной и гораздо более глубокий взгляд на «старолюбцев» открывается в цикле воспоминаний Леонтьева и множестве его публицистических очерков. Исследование письменного наследия К.Н. Леонтьева обнаруживает особую расположенность писателя к староверам. В отличие от Т.И. Филиппова, оправдывавшего старообрядчество посредством богословских аргументов, тяготение Леонтьева к «поклонникам благолепной обрядности» базировалось большей частью на эмоциональной симпатии. Будучи дипломатом на Балканах, Леонтьев имел возможность не единожды встречаться с русскоязычным населением этого региона – липованами и некрасовцами [Рябушинский, 1994. С. 68, 70].

Считая «раскол» заблуждением, происходившим из фанатизма и гордости его первых теоретиков, Леонтьев всё же видел в нём «великий тормоз», удерживавший Россию от разрушительных революционных потрясений. Именно ментальность староверов мыслитель противопоставлял развернувшейся в 1860-е гг. пропаганде нигилистической мысли. К ревностной полемике церковных публицистов с «представителями старой России» писатель относится весьма скептически. Более того, Леонтьев утверждал, что пропаганда конструктивных идей в высших слоях общества была бы несравненно полезнее, нежели антираскольническая проповедь среди инаковерцев. Последнее мыслитель объяснял наличием в «древлеправославии» независимого религиозного чувства, свободного от разлагающих западных новшеств и духа буржуазности. Так, Константин Николаевич был убежден, что казаки ввиду своего «старообрядческого отчуждения» понимают его несравненно лучше, нежели многие петербургские консерваторы [Леонтьев, 2000. Т. 2. С. 156; 2003. Т. 6. Кн. I. С. 337–338, 510, 524; 2007. Т. 8. Кн. I. С. 61].

Как чиновник К.Н. Леонтьев видел в староверии религиозное движение, чуждое политическому авантюризму [Кожурин, 2014. С. 282], что представляется достаточно справедливым применительно к 60–80 гг. XIX в. Заметим, что в начале следующего столетия политическая активность старообрядчества заметно вырастает, а его представители принимают участие как в Революции 1905–1907 гг. (выказав солидарность правящему императору), так и в потрясениях 1917 г. (уже на стороне Временного правительства) [Селезнёв, 2005. С. 83, 88]. Подобно многим другим консерваторам эпохи Александра II, высоко ценившим преданность староверов российскому престолу в ходе польских событий 1863 г., Леонтьев настаивал на необходимости сближения правительства с «ревнителями древлего благочествия». Этому, по мнению писателя, должно было способствовать чувство церковно-государственной симфонии, присущее староверам и вынесенное ими из византийской культурной традиции [Товбин, 2006].

Рассматривая староверов как исконных представителей великорусской натуры, а также чувствуя в них силу, признаваемую другими группами русского простонародья, Леонтьев был уверен в способности «поборников старины» возглавить народное движение в поддержку царской власти. Нередко публицист описывал свои беседы со старообрядцами, в которых последние выражали крайнюю антипатию в отношении идей республиканизма и нечаевщины. По словам мыслителя, «раскольщики» не признают за собой права на политический бунт и строго покорны властям [Леонтьев, 2003. Т. 6. Кн. I. С. 464; 2005. Т. 7. Кн. I. С. 124, 325, 328]. Как верно заметил И.И. Верняев, Леонтьеву представлялось, что в староверах он нашёл потенциальную опору существующего государственного строя, поборников монархического имперского начала, союзников в борьбе с либерализмом и индивидуализмом, «истинных Великороссов», качества которых могут послужить на благо России [Верняев, 2018. С. 103–104].

В одном из своих сочинений К.Н. Леонтьев передаёт содержание весьма занятного диалога, состоявшегося между ним и некрасовским атаманом И.С. Гончаровым. В ходе разговора Леонтьев сообщил ему о намерениях некоего агитатора Каминского организовать бунт среди придунайских «ревнителей старины». На известие об этом Гончаров отреагировал лишь улыбкой и заверениями в том, что ныне его единоверцев подобным образом уже не поднять: «Это поляки глупости одни затевают». [Леонтьев, 2003. Т. 6. Кн. I. С. 489–490]. Следует полагать, что причиной непоколебимой убеждённости Леонтьева в «политической безопасности» старообрядчества могло стать то, что писатель имел непосредственное общение именно с балканскими староверами, весьма симпатизировавшими институту государственной власти (ввиду лояльного отношения к ним османских чиновников).

Показательно, что старообрядчеству в контексте нарастающей революционной угрозы Леонтьев противопоставлял русские мистические секты (главным образом – скопческую), последователи которых, по его мнению, сохранили ярко выраженный протестный энтузиазм, обладали высокой степенью общественной опасности, а также были потенциально способны принять участие в массовых антиправительственных выступлениях. Следует полагать, что данная концепция почти наверняка сложились у Леонтьева под влиянием творчества другого крупного консервативного мыслителя той эпохи – П.И. Мельникова-Печерского. Сформулировав оппозицию старообрядчество–сектантство и представив её читающей публике на рубеже 1870–1880-х гг., Мельников оказал значительное влияние как на философов охранительного толка, так и многих революционных мыслителей следующих десятилетий. Именно популяризация идеи об отсутствии у старообрядцев и российских властей непреодолимых политических противоречий стала одной из ключевых причин разочарования революционеров в сотрудничестве со староверами и дальнейшего сближения заговорщиков с сектантской средой [Бытко, 2024. С. 215].

Значительное внимание феномену староверия в своих трудах уделял государственный чиновник и богослов Т.И. Филиппов. В своих публицистических работах он выступал с позиций умеренного консерватизма, настаивая на необходимости уравнения в правах всех православных деноминаций Российской империи [Отливанчик, 2017(2). С. 19–20]. В частности, Тертий Иванович уже в 1870-х гг. признавал необходимость отмены клятв, возведённых на староверов Большим Московским собором 1666–1667 гг. Данные мысли Филиппов озвучивал в ходе организованных им в 1872–1874 гг. чтений о нуждах единоверия в Санкт-Петербургском отделении Общества любителей духовного просвещения [Филиппов, 2008. С. 257; Филиппов, 1899. С. 7.].

Будучи согласным с Ф.М. Достоевским относительно необходимости солидаризации русского общества, Филиппов «лоббировал» политику укрепления единоверия, считая его наилучшим способом преодоления церковного раскола [Отливанчик, 2017(1). С. 32, 34]. В 1872 г. публицист уделяет пристальное внимание попыткам майносских староверов-некрасовцев сблизиться с греко-российской церковью, получив от неё священство на правах единоверия[1]. Особое внимание Филиппова к данному событию было, по всей видимости, обусловлено его беспрецедентностью. Так, с конца XVII столетия, вытесненные на периферию русского мира, а порой и вовсе вынужденные переходить «под руку» мусульманских правителей, казаки-староверы отличались особой враждебностью по отношению к российским властям [Ряжев, 2019. С. 10]. Следует полагать, что примирение с господствующей церковью даже столь радикальных представителей старообрядческой среды для современников стало ярким маркером значительных перемен в конфессиональной жизни русского общества.

В этот период Филиппов приходит к выводу о необходимости деклерикализации общественной жизни, а также понятийного размежевания номинаций «раскол» и «старообрядчество» [Товбин, 2015. С. 87]. В данном контексте примечательна работа «Три замечательных старообрядца», в которой публицист высоко оценивает добродетели инока Пафнутия, Павла Прусского и Илариона Ксеноса [Филиппов, 1899. С. 14]. Предсказуемо, что все названные духовные лица явственно обнаруживали своей деятельностью тяготение к господствующей иерархии. Так, Пафнутий (Овчинников), будучи епископом белокриницкой иерархии, оставил высокий сан и воссоединился с официальной церковью, в последующем возглавив Никольский единоверческий монастырь в Москве. Архимандрит Павел (Леднев), поставленный настоятелем Никольского монастыря вслед за отцом Пафнутием, также был выходцем из староверия, а именно – поморского согласия. В свою очередь, Иларион Ксенос (И.Г. Кабанов) в противовес названным духовным лицам до конца своих дней оставался в рамках древлеправославия. Однако именно он стал автором «Окружного послания», вызвавшего бурные дискуссии в старообрядческом сообществе ввиду призыва принять представителей господствующей церкви в качестве братьев по вере. Так, по мнению А.Б. Григорьева, «Окружное послание» 1862 г. стало самым значимым шагом к уврачеванию церковного раскола со времен официального установления в России единоверия (1800 г.) [Григорьев, 2014. С. 95].

Видный журналист и издатель крупной консервативной газеты «Северная пчела» П.С. Усов также был увлеченным исследователем «раскола». Находясь под сильным впечатлением от творчества Мельникова-Печерского, Усов разделял его поздние идеи о необходимости смягчения государственной политики по отношению к староверию, поддержки единоверия и изучения самобытной культуры «ревнителей древлего благочестия». Также Усов остро осуждал правительственные гонения в отношении «старолюбцев», продолжавшиеся в 80-х гг. XIX в.

Будучи душеприказчиком и первым биографом П.И. Мельникова, публицист совершил поездку в Поволжье по следам автора «В лесах» и познакомился с древлеправославным населением этого края. Свои впечатления от путешествия к староверам Усов подробно фиксировал в очерке «Среди скитниц», где наряду с описанием чарующих красот таинственной природы нижегородского Заволжья и мастерства местных ремесленников приводил важные аспекты религиозной жизни русских «раскольников». В ходе поездки публицист вступил в полемику со старообрядкой матушкой Евдоксией, стремясь оправдать репрессивную деятельность Мельникова его подневольным чиновничьим положением и позднейшим заступничеством за инаковерцев. Скитница, в свою очередь, остро обличала действия Мельникова, обернувшиеся тяжелым испытанием для староверческого населения края, вынудив Усова сменить тему диалога [Усов, 1887. С. 312–313, 329].

Заметим, что староверие интересовало Усова не только в контексте творчества П.И. Мельникова-Печерского. В 1886 г. журналист публикует очерк «Помор-философ», посвященный киновиарху Выговской пустыни Андрею Денисову, где высоко оценивает литературное наследие выдающегося старообрядческого книжника [Усов, 1886. С. 145–160].

Наряду с П.С. Усовым и «Северной пчелой» весьма сочувственную позицию по отношению к староверию занимал консервативный публицист В.П. Мещерский, издававший газету «Гражданин». Наперекор дискриминационной политике правительства редакция «Гражданина» ратовала за дарование старообрядцам свободы вероисповедания, осуждала конфессиональные преследования и контроль государства над религиозной жизнью простонародья [Амбарцумов, 2010. С. 132]. Осмысляя устойчивый интерес российского общества к нигилизму и атеизму как главную беду своей эпохи, правая публицистика разрабатывала способы борьбы с западными космополитическими веяниями. Поиски консервативных альтернатив приводили публицистов к необходимости следования идеалам русской архаики [Биюшкина, 2011. С. 155]. Наиболее отчётливо любовь к старине аккумулировалась именно в ментальности староверов. Сохраняя верность идеалам Ф.М. Достоевского, «Гражданин» ратовал за преодоление раскола XVII в. и воссоединение разрозненных ветвей русского православия в рамках единой церкви.

Отрекшийся в 1888 г. от революционно-демократических взглядов и вставший на позиции умеренного консерватизма Л.А. Тихомиров также весьма лояльно относился к староверам и их учению. В работе «Вероисповедный состав России» публицист рассматривал численность конфессиональных групп Российской империи. Суровой критике автора подверглись недостоверные отчёты чиновников о количестве старообрядцев и сектантов, занижавшие истинные масштабы распространения инаковерия в российском простонародье и завышавшие число обращаемых в «официальное» православие [Тихомиров, 1902. С. 22].

Весьма интересным представляется замечание Тихомирова об ошибочности синонимизации номинаций «раскольники» и «старообрядцы»: «Это название неудачное, ибо “старообрядцы” – не суть раскольники, как и раскольники не всегда “старообрядцы”» [Тихомиров, 1902. С. 4]. Публицист отмечал, что приверженцы господствующей иерархии во многом весьма близки старообрядцам – их объединяет желание отстаивать интересы русских как в самой России, так и за её пределами. При этом староверие представлялось мыслителю хотя и культурно автономным, но родственным по своему самосознанию всему русскому народу [Посадский, 2006. С. 220].

Не последнюю роль в складывании представлений светской общественности о староверах сыграл В.И. Даль, симпатизировавший философии славянофилов, однако в вопросах религиозности, подобно И.С. Аксакову, прочно стоявший на позициях консерватизма [Вихрова, 2018. С. 213–214]. Известно, что В.И. Даль имел возможность ознакомиться с литературными памятниками старообрядчества благодаря своей дружбе с П.И. Мельниковым-Печерским. Известно, что изъятые Мельниковым у староверов рукописи и древние акты помогли В.И. Далю в работе над фундаментальным лексическим словарём [Селезнёв, 2013. С. 14]. В начале 1840-х гг., Даль, служивший в то время в Министерстве внутренних дел, по поручению министра Л.А. Перовского приступил к изучению сект и расколов, распространённых в среде русского простонародья. Самобытная и архаичная речь «ревнителей старины» требовала глубоких познаний в практической лексикографии, что объясняет назначение на этот пост именно В.И. Даля, весьма преуспевшего к тому времени в изучении русского языка.

В 1844 г. Владимир Иванович публикует своё «Исследование о скопческой ереси», где наряду с русским сектантством освещает тему старообрядчества. Подобно многим авторам николаевской эпохи, Даль весьма нелестно отзывался о качествах староверов. Так, «раскол» он называет не иначе, как «чёрной стороной общественного быта» [Мельник, 2008. С. 15]. Старообрядчество представлялось Далю «изуверским» религиозным движением, погрязшим в ожесточённом фанатизме. Этнограф усматривал в исторических формах «раскола» вред стабильности государственных институтов. Так, именно с древлеправославием писатель связывал стрелецкие бунты XVII в., восстания Разина и Булавина, а также пугачёвщину. Вместе с тем Владимир Иванович был вынужден признать, что в нынешнем своём состоянии староверы (в отличие от сектантов) стали «почти безвредными», а их протестность проявляется лишь в упорствовании по вопросам «буквы веры» [Даль, С. 9, 17–18].

Немногочисленные попытки правых публицистов ратовать за идею вероисповедных свобод для «раскольников» можно наблюдать уже во второй половине 1850-х гг. Наиболее значительным событием, открывшим для консерваторов «старолюбцев» как возможных союзников в борьбе с революционными потрясениями, стали польские события 1863–1864 гг. Именно вслед за ними консерваторы приступили к организованной кампании по реабилитации «ревнителей древлего благочестия» в глазах светской общественности [Бендин, 2011. С. 81, 86]. Несмотря на то, что в начале Польского восстания русские дворяне сообщали о широкой поддержке старообрядцами антиправительственного бунта, в действительности значительная часть староверческого населения западных губерний выступила на стороне имперских властей. Участие «раскольников» в вооруженных стычках с польским шляхетством на первых этапах восстания, а также выражение староверами полной лояльности царю-освободителю заставили переосмыслить отношение к вопросу о религиозных свободах многих видных консерваторов того времени [Горизонтов, 1998. С. 152–153, 156]. Однако вероисповедная политика властей не претерпела радикальных преобразований в александровскую эпоху. Надежды старообрядцев на заступничество верховной власти на практике обернулись лишь кратковременной либерализацией государственной политики, всего через несколько лет вернувшейся в прежнее русло [Поташенко, 2005. С. 354, 360, 362].

Одним из наиболее деятельных защитников «староверства», активизировавших свою деятельность под впечатлением от шляхетского выступления 1863–1864 гг., уверенно можно назвать М.Н. Каткова. Будучи сторонником уврачевания церковного раскола посредством мягких мер, публицист настаивал на политической «безопасности» древлеправославия и возможности плодотворного государственного взаимодействия с ним [Селезнёв, 2018. С. 37]. Подобно П.И. Мельникову-Печерскому, Катков ещё в конце 1850-х гг. (ввиду общей либерализации интеллектуальной жизни страны) перешёл на позиции умеренного отношения к «раскольникам» и защиты их от «инквизиторской» политики Святейшего синода [Сенатов, 1995. С. 11; Гаврилов, 2019. С. 210].

Катков настаивал на том, что уголовное преследование староверов-странников станет лишь потворством желаниям их нездорового рассудка: «Поступите с ним не так, как он хотел бы, – посту­пите с ним вопреки его исступленной и одержимой злым нача­лом воле, и вы подвергнете его действительному наказанию, и в то же время вы подорвёте тот дух фанатизма, из которого он вышел» [Катков, 2009. С. 431–432]. Единственной разумной альтернативой тюремному заключению «кощунствующих» публицист видел христианскую любовь, милосердие и сострадание. Усматривая причиной возникновении и распространении «раскола» многовековую дискриминационную политику, Катков настаивал на том, что все «старолюбцы» не должны страдать от действий отдельных религиозных фанатиков.

В своих публицистических сочинениях Катков подчёркивал контрреволюционность староверов, их отрицательное отношение к атеизму и нигилизму. По словам публициста, в то время как одни «раскольники» совершают кощунство, другие свидетельствуют в своей готовности верно служить царю и жертвовать собой ради Отечества [Катков, 2009. С. 433]. Любопытно, что за свою проповедь идей веротерпимости и взаимного сближения двух ветвей русского православия издатель был подвергнут ожесточенной критике со стороны ряда церковных публицистов и даже наречён ими «пособником» старообрядцев [Кожурин, 2014. С. 281].

Мы вынуждены не согласиться с выводами ряда исследователей, склонных излишне преувеличивать симпатии Каткова к «ревнителям старины». Так, согласно работам И.Б. Гаврилова, с 1860-х гг. Михаил Никифорович отказался от использования оскорбительной номинации «раскольники» в пользу более нейтрального понятия «старообрядцы» [Гаврилов, 2018. С. 199]. Однако в работе 1882 г. «Идеология охранительства» публицист неоднократно использует слово «раскольники» в отношении последователей протопопа Аввакума [Катков, 2009. С. 431]. Также Катков был склонен обвинять выходцев из древлеправославия в фанатизме и ненависти, а порой и вовсе называть староверие вредной смутой, основанной на невежестве и гордыне. Не разделяя догматических оснований старообрядческого вероучения, Катков утверждал необходимость реформ Никона, однако настаивал на том, что они проводились излишне спешно и рьяно. Согласно публицисту, именно горячность московских иерархов, а также проклятия Московского собора внесли определяющую лепту в смущение и разобщение русского народа [Катков, 2009. С. 429, 440–443].

М.Н. Катков отмечал, что русское простонародье плохо понимает догматические основания церковного вероучения. Вместе с тем публицист подчеркивал, что именно в «народном» православии из-под навеса тёмных суеверий и сектантства проглядывается истинная христианская душа [Свиридов, 2017. С. 99]. Среди прочего издателя восхищали сохранённые старообрядцами допетровские традиции религиозно-бытового поведения, а также финансовая успешность староверческих семей. Катков требовал для инаковерцев права выхода из-под юрисдикции господствующей иерархии, признания браков, заключаемых староверами в обход процедур «официальной» церкви и даже разрешения «старолюбцам» заводить собственные молельни, храмы и священство [Катков, 2009. С. 438]. Наконец, он выступал за государственное содействие открытию старообрядческих школ, являвшихся в некоторых местностях едва ли не единственным источником грамотности для крестьян [Лебедева, 2019. С. 142–143]. Поддерживая контакты с крупнейшими знатоками «раскола» своего времени, Катков опубликовал в «Московских ведомостях» и «Русском вестнике» обширный блок художественных и этнографических материалов, касавшихся проблем «народного христианства». Следует указать, что именно в его журналах были впервые печатаны «Соборяне» Н.С. Лескова и знаменитая дилогия П.И. Мельникова-Печерского [Андреев, 2013. С. 136].

Согласно Каткову, в своей религиозной политике российское правительство должно сочетать консервативные устремления и либеральные методы: «Оказывать терпимость, не препятствовать, не вмешиваться». По мысли публициста, лишь отказ от насильственного принуждения сможет послужить преодолению церковной схизмы: веротерпимость сможет «замирить раскол», «отнять у него яд». Чем снисходительнее и великодушнее будет церковь, тем менее действенным станет старообрядческий прозелитизм. При этом единоверие представлялось издателю явлением весьма спорным, поскольку за более чем пол столетия своего существования оно так и не смогло оказать действенного влияния на преодоление обрядовых предрассудков сторонами сложившегося конфликта [Катков, 2009. С. 434–435, 437, 444–445].

Приведённые факты указывают, что абсолютное большинство русской консервативно настроенной интеллигенции второй половины XIX – начала XX века упорно стояло на принципах веротерпимости по отношению к «ревнителям древлего благочестия». Нередко старообрядцы воспринимались ими как благородные хранители отеческих заветов и естественные союзники в борьбе с нарождавшейся революционно-нигилистической угрозой. Однако несмотря на все приложенные консерваторами усилия, государственная политика в отношении староверов не претерпела существенных изменений вплоть до 1905 г. Непосредственное влияние на это, на наш взгляд, оказал обер-прокурор Святейшего синода К.П. Победоносцев, реакционные взгляды которого стояли особняком по отношению к остальному консервативному движению исследуемой эпохи.

Следует констатировать, что Победоносцев был едва ли не единственным крупным консерватором второй половины XIX в., откровенно враждебно относившимся к староверию [Кожурин, 2014. С. 282]. В отличие от других консерваторов, настаивавших на расширении свобод для представителей «народного православия», Победоносцев выступал ярым противником большинства либеральных инициатив в данном вопросе, за что нередко подвергался критике даже в правой печати. Однако именно его позиция в отношении старообрядчества, ввиду близости обер-прокурора к царскому престолу, оказывалась определяющей при разработке конфессиональной политики высшими эшелонами власти.

А.Ю. Полунов пришел к выводу о том, что главной причиной неприятия Победоносцевым старообрядчества являлась культурная автономность староверов, их склонность к самоорганизации и самоуправлению, подрывавшие идеологическую монополию синодальной церкви [Полунов, 2012]. В противовес другим консерваторам Победоносцев рассматривал старообрядцев как «непригодный материал» для нациестроительства ввиду отсутствия у последних необходимой иерархической дисциплины.

В ходе разработки государственной политики в отношении староверия Победоносцев полагался на мнение видных знатоков и противников этого конфессионального течения – Н.И. Субботина и Н.И. Ивановского. Эффективными методами борьбы со старообрядчеством Победоносцев считал расширение сети приходских школ (будучи убеждённым, что «раскол» и сектантство происходят от невежества простонародья), деятельное пастырское окормление царских подданных (для чего требовалось возрождение ранее закрытых приходов и обеспечение их необходимым количеством духовенства), а также всяческое содействие распространению и укреплению единоверия во всех уголках империи [Победоносцев, 1993. С. 369, 410, 417, 622].

Исследователям удалось установить, что деятельность Победоносцева не сводилась лишь к определению общих методов борьбы со старообрядчеством. Идеолог контрреформ лично организовывал съезды архиереев, занимавшихся искоренением «раскола» [Куратов, 2015. С. 20], устраивал противораскольнические миссии [Нуреева, 2012. С. 17], а также выступал инициатором ограничительных мер в сфере свободы совести [Сметанина, 2013. С. 7]. Из мест традиционного проживания старообрядцев Победоносцев привлекал миссионеров, на собственном опыте знавших специфику полемики с беспоповскими начётчиками[2]. Призванные миссионеры в дальнейшим должны были консультировать синодальных иерархов, а также участвовать в многочисленных прениях со сторонниками древлеправославия. В рамках вероисповедных диспутов Победоносцев часто прибегал к услугам единоверческих миссионеров, некогда принадлежавших к поборникам «дрелего благочестия». Согласно мнению обер-прокурора, именно они производили особое впечатление на «раскольников». Так, своим самым сильным миссионером Победоносцев считал инока Павла Прусского, некогда принадлежавшего к беспоповской традиции старообрядчества [Победоносцев, 1993. С. 448, 512].

Следует оговориться, что взгляд К.П. Победоносцева на старообрядчество не сводился к одной лишь риторике ненависти и претерпел некоторое влияние гуманистических тенденций своей эпохи. В частности, некоторые труды Победоносцева содержат разъяснения о необходимости отмены клятв Большого Московского собора 1666–1667 гг. Согласно мнению Константина Петровича, вслед за признанием синодальной церковью единоверия анафемы на старый обряд утратили всякое каноническое значение для русского православия [Победоносцев, 1993. С. 447–448]. В свою очередь, корреспонденция Победоносцева располагает доказательствами его планов (совместно с министром внутренних дел Д.А. Толстым) даровать минимальные вероисповедные свободы «наименее вредным сектам» Российской империи. В деловой переписке Победоносцева также обнаруживаются многочисленные сообщения, подтверждающие значительное участие обер-прокурора в судьбе арестованных старообрядческих епископов Аркадия, Конона и Геннадия. В частности, Победоносцев поддерживал идею освобождения узников суздальского Спасо-Евфимиева монастыря и даже ратовал за них перед царём: «готовы служить ему (государю – С.Б.) верой и правдой, молиться за него будут ежечасно, но свободы желают и слёзно просят»[3]. В остальном К.П. Победоносцев не отступал от жёсткой политической линии и нередко обсуждал в переписке с подчинёнными необходимость продолжения борьбы с «вольнодумным невежеством», породившим старообрядческие толки [Труды, 1923. С. 87, 89–90, 264, 341].

Предпринятое исследование показывает, что тема старообрядчества, его исторической судьбы и роли в будущем русского народа, стала одной из важнейших тем общественно-политической полемики в отечественной прессе 1860–1880-х гг. Консервативные философы и публицисты той поры почти единодушно настаивали на необходимости сближения синодальной церкви с представителями русского «раскола», а также замирения многовековых обид между двумя ветвями русского православия. Движущая роль в этом процессе отводилась староверам, симпатизирующим «официальному» православию, а также к «никонианам», отзывавшимся о последователях Аввакума без злобы и ожесточения. Согласно правым публицистам, именно деятельная консолидация всех христианских великодержавных сил, к коим нередко относили и староверов, являлась непреложным условием укрепления величия и дальнейшего процветания всей русской нации.

Следует констатировать, что 1860-е гг. стали для большинства русских консерваторов временем значительного переосмысления феномена народного инаковерия [Michelson, 2018. P. 85]. В результате либерализации общественной жизни в эпоху Александра II, Польского восстания (1863–1864 гг.), а также нарождавшегося в среде русской интеллигенции революционно-демократического движения, мыслители традиционалистского толка были вынуждены искать опору в народной среде. Наилучшую альтернативу западным социалистическим веяниям они видели в «ревнителях древлего благочестия», чуждых идеалам политических радикалов. Нередко мыслители предприняли существенные усилия для выяснения текущего состояния старообрядчества в России и за её рубежами. Как правило, консерваторы ценили староверие за сохранение древнерусской духовной культуры, «отеческого благолепия» в обыденной жизни, значительный вклад в развитие экономики России, а также высокие нравственные качества его приверженцев.

В отличие от русской революционной эмиграции, наблюдавшей в народном инаковерии непреодолимый протест против синодальной иерархии, консервативная интеллигенция не мыслила существования древлеправославия как самостоятельного конфессионального течения. Большинство публицистов традиционалистского толка настаивало на возможности объединения двух враждующих ветвей русского православия посредством отказа от карательной государственной политики. Многие консервативные публицисты со временем стали искренними почитателями и защитниками «старолюбцев» (Т.И. Филиппов, М.Н. Катков, К.Н. Леонтьев), другие же (В.И. Даль, И.А. Гончаров) разделяли весьма неприязненное отношение к выходцам из староверия, допуская прекращение религиозного гнёта лишь ввиду его бесполезности и политической «безопасности» старообрядцев.

Литература

Амбарцумов И.В. Полемика о свободе совести в русской светской и церковной печати в конце 1904 – первой половине 1905 года // Христианское чтение. 2010. № 2 (33). С. 120–144.

Андреев М.А. Редакторская деятельность М.Н. Каткова и проблемы религиозной жизни в российском обществе второй половины XIX в. // Ученые записки Орловского государственного университета. 2013. № 4 (54). С. 135–137.

Бендин А.Ю. Польский мятеж 1863 г. в судьбах старообрядцев // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: История России. 2011. № 1. С. 77–92.

Биюшкина Н.И. Анализ политико-правовых и духовно-религиозных последствий реформаторского курса Александра II в трудах князя В.П. Мещерского // Современное право. 2011. № 2. С. 153–155.

Бытко С.С. Размышления о революционном потенциале старообрядчества в нравственной философии Достоевского // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 24. СПб., 2024. С. 206–222.

Верняев И.И. Этническое и конфессиональное в старообрядческом вопросе середины – второй половины XIX в. // Этнографическое обозрение. 2018. № 3. С. 98–113.

Вихрова Н.Н. И.С. Аксаков и М.Н. Катков: к вопросу об идеологических разногласиях в стане консервативной журналистики второй половины XIX века // Литература и религиозно-философская мысль конца XIX – первой трети XX века. К 165-летию Вл. Соловьева. М., 2018. С. 213–223.

Гаврилов И.Б. К характеристике религиозно-философского мировоззрения М.Н. Каткова // Христианские чтения. 2018. № 3. 192–214.

Горизонтов Л.Е. Раскольничий клин. Польский вопрос и старообрядцы в имперской стратегии // Славянский альманах. М., 1998. С. 140–167.

Григорьев А.Б. Гектографические издания в собрании РГБ, посвященные полемике вокруг «Окружного послания» // Вестник Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Серия I: Богословие, философия, религиоведение. 2014. Вып. 3 (53). С. 93–130.

Даль В.И. Полное собрание сочинений в прижизненных публикациях [Электронное научное издание]. Режим доступа: https://philolog.petrsu.ru/vdahl/texts/texts.htm (дата обращения: 12.03.2021).

Катков М.Н. Идеология охранительства. М., 2009.

Кожурин А.Я., Кожурин К.Я. Старообрядчество в работах русских консерваторов второй половины XIX – начала XX века // Известия Санкт-Петербургского государственного аграрного университета. 2014. № 36. С. 277–284.

Куратов А.С. К.П. Победоносцев и его взгляды на взаимоотношения церкви, власти и государства // Вестник Омского университета. Серия: Исторические науки. 2015. № 3 (7). С. 16–23.

Лебедева Г.Н. М.Н. Катков о роли русской православной церкви в нациестроительстве // Русско-Византийский вестник. 2019. № 1 (2). С. 136–145.

Леонтьев К.Н. Полное собрание сочинений и писем: В 12 т. СПб., 2000–2017.

Мельник В.И. Гончаров и православие. Духовный мир писателя. М., 2008.

Нуреева С.В. К.П. Победоносцев о духовной основе государства и права // Актуальные проблемы российского права. 2012. № 2. С. 11–19.

Отливанчик А.В. «“Гражданин” издаётся лицемъ больнымъ и неспокойнымъ…». Из писем М.П. Погодину 1873–1874 гг. // Неизвестный Достоевский. 2017. № 3. С. 31–45.

Отливанчик А.В. Т.И. Филиппов – сотрудник журнала «Гражданин» в 1873–1874 гг. (по архивным материалам) // Неизвестный Достоевский. 2017. № 3. С. 16–30.

Победоносцев К.П. Великая ложь нашего времени. М., 1993.

Полунов А.Ю. Национальное и религиозное в системе имперского управления: к вопросу о деятельности и политических взглядах К.П. Победоносцева // Государственное управление. 2012. № 34 [Электронное научное издание]. Режим доступа: http://e-journal.spa.msu.ru/vestnik/item/34_2012polunov.htm (дата обращения: 31.03.2021).

Посадский А.В., Посадский С.В. Интерпретация русского культурного самосознания в публицистическом наследии Л.А. Тихомирова // Труды Санкт-Петербургского государственного института культуры. 2006. Т. 171. С. 217–234.

Поташенко Г.В. М. Муравьев, «польский вопрос» и старообрядцы Литвы: зигзаги конфессиональной политики в 1863–1865 гг. // Lietuvių katalikų mokslo akademijos Metraštis. 2005. Т. 26. С. 349–367.

Рябушинский В.П. Старообрядчество и русское религиозное чувство. М.; Иерусалим, 1994.

Ряжев А.С. Казачья история юга и юго-востока России XVIII – начала XIX в. в контексте этноконфессиональных отношений: историографические заметки // Монголоведение (Монгол судлал). 2019. № 16. С. 5–22.

Свиридов И.С. Распространение сектантства в великорусской деревне на рубеже XIX–XX вв. // Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки. 2017. Т. 22. Вып. 2 (166). С. 98–105.

Селезнёв Ф.А. Д.В. Сироткин и Всероссийские съезды старообрядцев в начале XX века // Отечественная история. 2005. № 5. С. 78–90.

Селезнёв Ф.А. П.И. Мельников и старообрядцы // Нижегородский краевед. Вып. 4. Нижний Новгород: Центр краеведческих исследований ННГУ им. Лобачевского, 2018. С. 19–41.

Селезнёв Ф.А. П.И. Мельников-Печерский – писатель, историк, краевед // П.И. Мельников-Печерский: жизнь и творчество (библиографический указатель) / Сост. Л.Е. Кудрина, Л.П. Селезнёва. Нижний Новгород, 2013. С. 6–21.

Сенатов В.Г. Философия истории старообрядчества. М., 1995.

Сметанина Т.А. Консервативный проект социализации личности: К.П. Победоносцев // Вестник Мининского университета. 2013. № 1. С. 7.

Столярова И.Ф. Историческое предназначение русского народа в социально-политической концепции К.Н. Леонтьева // Социально-гуманитарные знания. 2018. № 1. С. 278–280.

Тихомиров Л.А. Вероисповедный состав России. М., 1902.

Товбин К.М. Православное единоверие и его роль в русской секуляризации // Труды Карельского научного центра РАН. 2015. № 8. С. 83–96.

Товбин К.М. Староверие как реакция на секуляризацию России. Часть 1 // Политематический журнал Кубанского государственного аграрного университета. 2006. № 21 [Электронное научное издание]. Режим доступа: http://ej.kubagro.ru/2006/05/pdf/16.pdf (дата обращения: 27.03.2021).

Труды Государственного Румянцевского музея. Вып. II. К.П. Победоносцев и его корреспонденты. Т. 1. Письма и записки / С пред. М.Н. Покровского. Петроград, 1923.

Т-ский Ф. Известие о присоединении к единоверию майносцев некрасовцев // Православное обозрение. 1872. № 9–12. С. 472–475.

Усов П.С. Помор-философ // Исторический вестник. 1886. Т. XXIV. С. 145–160.

Усов П.С. Среди скитниц // Исторический вестник. 1887. Т. XXVII. С. 308–344.

Филиппов Т.И. О нуждах единоверия // Русское воспитание. М., 2008. С. 244–282.

Филиппов Т.И. Три замечательных старообрядца. СПб., 1899.

Michelson P.L. Freedom of Conscience in the Clerical Imagination of Russian Orthodox Thought, 1801–1865 // Religious freedom in modern Russia. Pittsburgh, 2018. Pp. 81–103.

References

Ambarcumov I.V. The controversy about freedom of conscience in the Russian secular and ecclesiastical press at the end of 1904 – the first half of 1905. Christian Reading, 2010, no. 2 (33), pp. 120–144. (in Russian)

Andreev M.A. The editorial work of M.N. Katkov and the problems of religious life in Russian society in the second half of the 19th century. Scientific Notes of the Orel State University, 2013, no. 4 (54), pp. 135–137. (in Russian)

Bendin A.Ju. The Polish Rebellion of 1863 in the fate of the Old Believers. Bulletin of the Peoples Friendship University of Russia. Series: The History of Russia, 2011, no. 1, pp. 77–92. (in Russian)

Bijushkina N.I. Analysis of the political, legal, spiritual and religious consequences of the reform course of Alexander II and in the writings of Prince V.P. Meshherskij. Modern Law, 2011, no. 2, pp. 153–155. (in Russian)

Bytko S.S. Reflections on the revolutionary potential of the Old Believers in Dostoevsky's moral philosophy. Dostoevsky. Materials and research. Vol. 24. St. Petersburg, 2024, pp. 206-222. (in Russian)

Vernjaev I.I. Political and confessional in the strategic issue of the mid–second half of the 19th century. Art Review, 2018, no. 3, pp. 98–113. (in Russian)

Vihrova N.N. I.S. Aksakov and M.N. Katkov: on the issue of ideological differences in the camp of conservative journalism in the second half of the nineteenth century. Literature and religious and philosophical thought of the late nineteenth and the first third of the twentieth century. On the 165th anniversary of V. Solovyov. Moscow, 2018, pp. 213–223. (in Russian)

Gavrilov I.B. On the characterization of M.N. Katkov's religious and philosophical worldview. Christian Readings, 2018, no. 3, pp. 192–214. (in Russian)

Gorizontov L.E. The Schismatic wedge. The Polish question and the Old Believers in the imperial strategy. Slavic Almanac. Moscow, 1998, pp. 140–167. (in Russian)

Grigorev A.B. Hectographic publications in the collection of the Russian State Library devoted to the controversy surrounding the “District Message”. Bulletin of the Orthodox St. Tikhon's University for the Humanities. Series I: Theology, Philosophy, Religious Studies, 2014, Is. 3 (53), pp. 93–130. (in Russian)

Dal V.I. Complete works in lifetime publications [Electronic scientific edition]. URL: https://philolog.petrsu.ru/vdahl/texts/texts.htm (access date: 12.03.2021). (in Russian)

Katkov M.N. Ideology of protection. Moscow, 2009. (in Russian)

Kozhurin A.Ja., Kozhurin K.Ja. Creativity in the work of the Russian consul of the second half of the XIX – early XX century. Science of St. Petersburg State University, 2014, no. 36, pp. 277–284. (in Russian)

Kuratov A.S. K.P. Pobedonostsev and his views on the relationship between church, government and the state. Bulletin of Omsk University. Series: Historical Sciences, 2015, no. 3 (7), pp. 16–23. (in Russian)

Lebedeva G.N. M.N. Katkov on the role of the Russian Orthodox Church in nation-building, 2019, no. 1 (2), pp. 136–145. (in Russian)

Leontev K.N. Complete works and letters: In 12 volumes. St. Petersburg, 2000–2017. (in Russian)

Melnik V.I. Goncharov and Orthodoxy. The spiritual world of the writer. Moscow, 2008. (in Russian)

Nureeva S.V. K.P. Pobedonostsev on the spiritual basis of the state and law. Actual problems of Russian law, 2012, no. 2, pp. 11–19. (in Russian)

Otlivanchik A.V. ““Citizen” is published by the sick and restless...”. From letters to M.P. Pogodin in 1873–874. Unknown Dostoevsky, 2017, no. 3, pp. 31–45. (in Russian)

Otlivanchik A.V. T.I. Filippov – an employee of the magazine "Citizen" in 1873-1874 (based on archival materials). Unknown Dostoevsky, 2017, no. 3. pp. 16–30. (in Russian)

Pobedonoscev K.P. The Great Lie of our time. Moscow, 1993. (in Russian)

Polunov A.Ju. National and religious in the system of Imperial government: on the question of K.P. Pobedonoscev activities and political views. Public Administration, 2012, no. 34 [Electronic scientific publication]. URL: http://e-journal.spa.msu.ru/vestnik/item/34_2012polunov.htm (access date: 31.03.2021). (in Russian)

Posadskij A.V., Posadskij S.V. Interpretation of Russian cultural identity in L.A. Tikhomirov's journalistic legacy. Proceedings of the St. Petersburg State Institute of Culture, 2006, Vol. 171, pp. 217–234. (in Russian)

Potashenko G.V. M. Muravev, "The Big Question" and foreign writers: the zigzags of international politics in 1863–1865. Lietuvių katalikų mokslo akademijos Metraštis, 2005, vol. 26, pp. 349–367. (in Russian)

Rjabushinskij V.P. Old Believers and Russian religious feeling. Moscow; Jerusalem, 1994. (in Russian)

Rjazhev A.S. Kazakh history and Southeastern Russia of the XVIII - early XIX centuries in the context of ethno-confessional relations: historiographical notes. Mongol Studies (Mongol sudlal), 2019, no. 16, pp. 5–22. (in Russian)

Sviridov I.S. The spread of sectarianism in Great Russian antiquity at the turn of the XIX–XX centuries. Bulletin of Tambov University. Series: Humanities, 2017, vol. 22, Is. 2 (166), pp. 98–105. (in Russian)

Seleznjov F.A. D.V. Sirotkin and the All-Russian trips of the Old Believers at the beginning of the 20th century. State history, 2005, no. 5, pp. 78–90. (in Russian)

Seleznjov F.A. P.I. Melnikov and the Old Believers. Nizhny Novgorod local historian. Is. 4. Nizhny Novgorod: Center for Local History Studies of the National Research University named after Lobachevsky, 2018, pp. 19–41. (in Russian)

Seleznjov F.A. P.I. Melnikov-Pechersky – writer, historian, local historian. P.I. Melnikov-Pechersky: life and work (bibliographic index). Comp. L.E. Kudrina, L.P. Seleznjova. Nizhny Novgorod, 2013, pp. 6–21. (in Russian)

Senatov V.G. Philosophy of the history of the Old Believers. Moscow, 1995. (in Russian)

Smetanina T.A. Conservative project of personality socialization: K.P. Pobedonostsev. Bulletin of the Mininsky University, 2013, no. 1, p. 7. (in Russian)

Stoljarova I.F. The historical destiny of the Russian people in the socio-political concept of K.N. Leontiev. Socio-humanitarian knowledge, 2018, no. 1, pp. 278–280. (in Russian)

Tihomirov L.A. The religious structure of Russia. Moscow, 1902. (in Russian)

Tovbin K.M. Orthodox Orthodoxy and its role in Russian secularization. Proceedings of the Karelian Scientific Center of the Russian Academy of Sciences, 2015, no. 8, pp. 83–96. (in Russian)

Tovbin K.M. Old Faith as a reaction to the secularization of Russia. Part 1. Polythematic Journal of the Kuban State Agrarian University, 2006, no. 21 [Electronic scientific publication]. URL: http://ej.kubagro.ru/2006/05/pdf/16.pdf (access date: 27.03.2021). (in Russian)

Proceedings of the State Rumyantsev Museum. K.P. Pobedonoscev and his colleagues. Letters and notes. With the introduction of M.N. Pokrovsky. Petrograd, 1923, vol. 1, Is. II. (in Russian)

T-skij F. The news of the accession of the Mainos Nekrasovites to the same faith. Orthodox Review, 1872, no. 9–12, pp. 472–475. (in Russian)

Usov P.S. Pomorsky. Historical Bulletin, 1886, vol. XXIV, pp. 145–160. (in Russian)

Usov P.S. In broad daylight. Historical Bulletin, 1887, vol. XXVII, pp. 308–344. (in Russian)

Filippov T.I. On the needs of the One Faith. Russian education. Moscow, 2008, pp. 244–282. (in Russian)

Filippov T.I. Three remarkable Old Believers. St. Petersburg, 1899. (in Russian)

Michelson P.L. Freedom of Conscience in the Clerical Imagination of Russian Orthodox Thought, 1801–1865. Religious freedom in modern Russia. Pittsburgh, 2018, pp. 81–103.

[1] О данном событии также было сообщено в нескольких публикациях духовной направленности, где церковные авторы весьма скептически, но всё же с некоторой надеждой оценивали происходивший процесс межконфессиональной интеграции [Т-ский, 1872. С. 475].

[2] Именно беспоповство К.П. Победоносцев считал наиболее дурной и тёмной стороной русского старообрядчества, не единожды называя его представителей «самыми хитрыми и ловкими агитаторами», «иезуитами-фанатиками» и «мастерами сбивать с пути» [Победоносцев, 1993. С. 448–449, 509].

[3] Любопытно, что освобождение старцев так и не случилось в либеральную эпоху Александра II, а произошло лишь с началом контрреформации Александра III.