Старообрядческие педагогические традиции в дилогии П.И. Мельникова-Печерского «В лесах» и «На горах»

Бытко С.С. Старообрядческие педагогические традиции в дилогии П.И. Мельникова-Печерского «В лесах» и «На горах» (литературный источник в обучении студентов-историков) // Актуальные проблемы преподавания истории и обществознания в различных типах образовательных организаций: монография. Вып. 12 / Сост. и отв. ред. Л.В. Алексеева. Уфа: Аэтерна, 2025. С. 182–210.

Аннотация. В статье исследуется проблема грамотности и образования среди старообрядцев в произведениях П.И. Мельникова-Печерского. Автор дилогии отмечает противоречия в образовательной системе староверов: с одной стороны, их грамотность положительно выделялась на фоне общего уровня простонародья, с другой – знания часто были узконаправленными и догматизированными. В рамках работы выясняются социальные, экономические и политические факторы, определявшие процессы трансформации старообрядческих образовательных практик. Устанавливаются общие направления развития старообрядческой педагогики в середине – второй половине XIX в. Особое внимание уделяется роли домашнего обучения, скитов и конфессиональных традиций в передаче знаний.

Результаты исследования обладают высокой научной ценностью и могут оказаться полезны в рамках разработки учебно-методических материалов для учреждений высшего образования, осуществляющих профессиональную подготовку специалистов в области истории, педагогики или литературоведения.

Ключевые слова: грамотность, народное образование, книжность, христианская педагогика, традиционное воспитание.

Pedagogical Traditions of the Old Believers in the P.I. Melnikov-Pechersky Dilogy “In the Woods” and “On the Mountains” (A LITERARY SOURCE IN TEACHING STUDENTS OF HISTORY)

Abstract. The article examines the problem of literacy and education among the Old Believers in the works of P.I. Melnikov-Pechersky. The author of the dilogy notes the contradictions in the educational system of the Old Believers: on the one hand, their literacy stood out positively against the background of the general level of the common people, on the other – knowledge was often narrowly focused and dogmatized. The work elucidates the social, economic and political factors that determined the processes of transformation of Old Believer educational practices. The general directions of the development of Old Believer pedagogy in the middle and second half of the 19th century are established. Special attention is paid to the role of home schooling, hermitages and confessional traditions in the transfer of knowledge.

The results of the research have high scientific value and may be useful for the development of educational and methodological materials for institutions of higher education engaged in professional training of specialists in the field of history, pedagogy or literary studies.

Keywords: literacy, public education, bookishness, Christian pedagogy, traditional upbringing.

Становление и развитие народного образования в России XIX в. является одной из наиболее актуальных тем в современной отечественной науке. Несмотря на видимый интерес историков и педагогов к данной проблематике, многие её аспекты по-прежнему остаются невыясненными. Особого внимания в данном отношении заслуживают вопросы структурной организации, финансового обеспечения и применения педагогических технологий в образовательной модели старообрядческих общин Поволжья. Доныне эта тема почти не становилась объектом специального научного изучения и имеет обширное число «белых пятен». Как покажет представленная работа, использование междисциплинарных методов исследования (посредством привлечения филологических и, в частности, литературоведческих инструментов) позволяет существенно обогатить представления учёных о старообрядческой педагогической традиции и прояснить ряд ранее невыясненных деталей в данной области знания. Так, одним из наиболее содержательных источников по вопросам интеллектуальной жизни староверия оказываются художественные произведения выдающегося писателя и этнографа XIX в. П.И. Мельникова-Печерского. Фрагментарные сведения о специфике воспитания детей и подростков в старообрядческих сообществах, обнаруживаемые на страницах его литературных трудов, оказывается возможным сгруппировать и систематизировать. Тем самым удаётся достаточно детально реконструировать картину образовательных практик, применявшихся в «старообрядческом мире», а также проследить их последовательную трансформацию на длительном временном промежутке.

В романе «В лесах» П.И. Мельников-Печерский неоднократно обращает внимание на то, что грамотность среди староверов была явлением обычным. Он отмечает, что за Волгой умение читать и писать не считалось чем-то редким. Для старообрядцев обучение сыновей грамоте было такой же обязательной частью воспитания, как и приучение дочерей к рукоделию [15, т. 3, с. 33; т. 6, с. 368]. В то же время, описывая рядовых представителей синодальной церкви, автор часто отмечал острый недостаток образования в их среде. В отличие от «новообрядцев», староверы в произведениях Мельникова-Печерского, даже будучи грамотными, скромно замечают, что не являются знатоками вероисповедных текстов. Важно отметить, что в одной из сцен романа Потап Максимыч встречает в лесной глуши артель лесорубов, которая испытывает острую нехватку грамотных людей. Этот факт имеет прямую связь с религиозной принадлежностью членов общины: значительную её часть составляли «никониане», а те, кто относил себя к староверам, слабо придерживались традиций «святоотеческой старины» и не слишком строго следовали её бытовым предписаниям [15, т. 2, с. 309; т. 3, с. 305].

Показательно, насколько реальное состояние интеллектуальной культуры в среде староверов контрастировало с укоренившимися в сознании дворянства стереотипами о повсеместной безграмотности русского простонародья. Эти стереотипы можно обнаружить, например, в рассуждениях Прасковьи Петровны из повести «Бабушкины россказни», которая с недоумением спрашивала: «Ну с какой стати мужику грамоте уметь?» [15, т. 2, с. 289]. Однако П.И. Мельников-Печерский отмечал, что образование староверов зачастую было ограниченным и поверхностным. Например, игумен Красноярского скита Михаил признается Потапу Максимычу, что, несмотря на свою начитанность в духовной литературе, он совершенно не разбирается в грамматике и философии. Кроме того, родители Сергея Колышкина, будучи фанатично преданными «старине», категорически отвергали гражданскую грамоту, утверждая, что она не одобрена в трудах отцов церкви и исходит от антихриста. Отец Колышкина даже называл «цифирную мудрость» (математику) «наукой богоотводной» [15, т. 3, с. 349, 377].

В первой части своей фундаментальной дилогии П.И. Мельников-Печерский подробно описывает различные пути распространения грамотности среди староверов. Семейное обучение, судя по всему, было основным способом передачи знаний подрастающему поколению в среде «раскольников». Например, Сергея Колышкина, выходца из небогатой «кержацкой» семьи, грамоте обучал его собственный отец. Важную роль в этом процессе играли и женщины, особенно из числа пожилых членов семьи. Так, Никитишна, отошедшая от повседневных трудовых забот, посвящает свои последние годы воспитанию и обучению внуков [15, т. 3, с. 113, 377].

Нередко дети в старообрядческих семьях получали образование на дому от грамотных староверов, не являвшихся их родственниками. П.И. Мельников упоминает, что зажиточные старообрядцы часто содержали при своих домах старух-келейниц, чьей обязанностью было обучение хозяйских детей. Кроме того, старообрядческие скиты могли направлять своих «читалок» в дома состоятельных «раскольников» для обучения их детей грамоте. Взамен обитель получала щедрые пожертвования от благодетелей. Эти процессы, судя по всему, были хорошо организованы и носили системный характер. Вместе с послушницей, приезжавшей в дом зажиточного старовера, скит обязательно отправлял набор необходимых для обучения книг и учебных принадлежностей [15, т. 4, с. 12; т. 5, с. 77].

Несмотря на свои очевидные недостатки, такие как поверхностность, крайняя догматизированность и отсутствие официального подтверждения образования, домашнее обучение у староверов имело и значительные преимущества. Среди них можно выделить отсутствие формализма и государственных требований к идеологической составляющей учебного процесса, возможность сохранять конфессиональную идентичность воспитанников, а также широкий простор для педагогического творчества наставников [13, с. 66–67, 69].

В своём повествовании Мельников обращает внимание на интересные детали образовательного процесса у староверов. В частности, он указывает книги, которые традиционно использовались в качестве учебных пособий. Обучение начиналось с Букваря, затем переходило к Часослову, а к десяти годам ребёнок обычно приступал к чтению Псалтыря. Для большинства рядовых староверов на этом образование заканчивалось [15, т. 3, с. 113, 377].

Дети старообрядцев могли получать более глубокие знания в скитах, где процесс освоения книжной культуры строго контролировался местными и приглашёнными из других регионов начётчиками. Например, в обители матери Манефы дочери Потапа Максимыча изучали Часовник и Псалтырь, учились бегло читать святоотеческие тексты, писать полууставом, проводить службы по Минее и петь по крюковым нотам. Кроме того, важной частью обучения в скитах было освоение демественного пения[1], а также практика переписывания и украшения книг. П.И. Мельников с восхищением отмечал, как Потапу Максимычу было приятно читать Златоуст, переписанный его дочерьми с использованием золота и киновари, а также получать от них рукописные сборники и цветники, украшенные изящными орнаментами по краям страниц [15, т. 3, с. 10].

Наблюдения П.И. Мельникова подтверждаются современными исследованиями, которые указывают на то, что начальное образование детей старообрядцев включало в себя освоение грамоты, после чего они сразу переходили к изучению богослужебных текстов и церковного пения. И.В. Куприянова подчёркивает, что традиционная схема обучения старообрядцев (Азбука–Часослов–Псалтырь) была заимствована из древнерусской системы образования и носила строгий, почти авторитарный характер. Согласно её изысканиям, освоение этих трёх книг часто становилось единственным этапом образования для староверов, поскольку крестьянское общество не предъявляло высоких требований к уровню грамотности, а знание Часослова и Псалтыря вполне удовлетворяло минимальным религиозным потребностям простонародья [13, с. 65, 69].

П.И. Мельников обращает внимание на то, что старообрядческие монастыри, скрывавшиеся в волжских лесах, предоставляли образование не только девушкам, но и юношам. Однако скитское образование писатель рассматривал как явление неоднозначное. Обители способствовали повышению уровня народной грамотности, но нередко насельницы скитов занимались просвещением сугубо из корыстных побуждений. Они стремились склонить своих воспитанниц к принятию монашества, дабы укрепить материальное положение скита за счёт богатых наследниц. Так, заподозрив игуменью Манефу в намерении уговорить Настю принять постриг, Потап Чапурин обрушивается на неё с гневными угрозами [15, т. 1, с. 135; т. 3, с. 142–143].

Стоит подчеркнуть, что скиты, как правило, не занимались начальным обучением детей грамоте, а принимали тех, кто уже умел читать и писать. Это подтверждается и современными исследованиями, которые выделяют три основных этапа в процессе подготовки старообрядческих начётчиков: 1) домашнее обучение под руководством «мастера» или «мастерицы»; 2) углубление религиозных знаний в старообрядческих центрах; 3) освоение практики духовного наставничества [11, с. 5]. По наблюдениям П.И. Мельникова, даже дети из бедных крестьянских семей, попадая в монашескую обитель, чаще всего уже владели навыками чтения. Однако писатель отмечает и исключения. Например, игумен Михаил признавался, что до четырнадцати лет оставался неграмотным, пока случайно не оказался в заволжских скитах, где благодаря усилиям местных насельников смог освоить необходимые знания [15, т. 3, с. 346; т. 4, с. 10].

Феномен безграмотности среди старообрядцев практически не затрагивается в дилогии П.И. Мельникова-Печерского. Однако этот вопрос поднимается в повести «Гриша», где главный герой, не имея других возможностей обучиться грамоте, вынужден «самоуком» осваивать чтение в юном возрасте. Примечательно, что в дальнейшем Гриша, будучи старообрядцем, зарабатывал на жизнь тем, что за плату читал Псалтирь и Четьи-Минеи в домах зажиточных, но неграмотных приверженцев официальной церкви [15, т. 2, с. 320].

П.И. Мельников неоднократно упоминает о крайней непопулярности светского образования среди старообрядцев. Повествуя о судьбе Сергея Колышкина писатель отмечает, что в детстве мальчик часто тайком убегал из дома в заводское училище. Родители Сергея запрещали ему посещать «бусурманское» училище, объясняя это тем, что там преподают «бритоусы». Для старообрядцев выбор учителя был крайне важен: наставник должен был не только хорошо знать грамоту, но и соответствовать высоким нравственным и этическим требованиям. Согласно старообрядческим представлениям, «не подобает неиспытанному в вере учителем других быть…». Когда барин, заметив выдающиеся способности Сергея, решает отправить его на учёбу в Петербург, родители яростно сопротивляются этому, умоляя не «поганить» ребёнка «нечестивым» учением. В последствии семья Колышкиных полностью разрывает связь с обмирщившимся сыном, воспринимая его светскую учёность как отступление от веры [15, т. 3, с. 377, 379; т. 6, с. 162].

Сходная ситуация описывается и в продолжении романа, где рассказывается о судьбе Карпа Алексеича Морковкина. Когда гражданские власти требуют отправить определённое количество крестьянских детей в губернское училище, среди старообрядцев начинается ропот, вызванный нежеланием «осквернять» детей светским образованием. В результате община решает отправить на учёбу сироту Карпушку. Однако опасения старообрядцев оказываются оправданными: спустя годы Карп Алексеич возвращается из города, полностью оторвавшимся от крестьянской жизни и утратившим связь с вероисповедными традициями предков [15, т. 5, с. 118–119, 121].

О крайне разрушительном влиянии «немецкого» образования на нравственные устои старообрядческого сообщества позднее писал старообрядческий мыслитель И.А. Кириллов в журнале «Голос Церкви». Он утверждал, что с обретением равных прав и доступа к светскому образованию старообрядцы столкнулись с угрозой культурной ассимиляции и утраты своей идентичности под влиянием инославного окружения [8, с. 123]. И.В. Куприянова отмечает, что староверы пытались противостоять обмирщению молодого поколения. Например, родители-старообрядцы пытались самостоятельно обучать детей основам христианской веры, дабы сохранить их этноконфессиональное самосознание, и только после этого допускали их в государственные учебные заведения [13, с. 69].

Нередко П.И. Мельников критиковал старообрядцев за их неприятие светского образования, считая эту черту одной из ключевых проблем жизненного уклада «раскольников». В своих произведениях он подчёркивал, что для гармоничного сосуществования с современным обществом староверам необходимо преодолеть такие черты, как изоляционизм, неприятие достижений цивилизации и религиозный фанатизм. Мельников считал, что старообрядцы должны сделать шаг навстречу прогрессу, отказавшись от догматизма и открывшись для диалога с внешним миром [4, с. 66].

Ярким примером такой трансформации в произведениях Мельникова является фигура Потапа Максимыча. Несмотря на свою приверженность традициям и любовь к чтению духовной литературы, он не боится критиковать крайности своих единоверцев, общаться с представителями официальной церкви и даже подшучивать над абсурдным доктринёрством некоторых старообрядцев [15, т. 3, с. 10; 2, с. 13]. В диалоге с артельщиками-лесорубами, которые, несмотря на свою простоту, демонстрируют обширные знания в практических областях, Потап Чапурин восхищается их мудростью. Например, он отмечает, что даже юный Петряйка, у которого даже «материно молоко на губах не обсохло», понимает вещи, недоступные многим старообрядческим книжникам, а старик Онуфрий, несмотря на отсутствие формального образования, обладает смекалкой, которой могла бы позавидовать сама игуменья Манефа [15, т. 3, с. 285, 287]. Посредством этого сюжета Мельников стремился показать, что старообрядцы должны преодолеть свои предрассудки, открыться для взаимодействия с инославным окружением и принять прогрессивные веяния новой эпохи. При этом, по мнению писателя, именно старообрядцы должны сделать первый шаг к сближению с прогрессом и цивилизацией, отказавшись от религиозного фундаментализма. В финале романа Потап Максимыч символически демонстрирует эту открытость, нарушая строгие правила своего согласия и пускаясь в пляс на свадьбе дочери, что становится своеобразным актом сближения героя со светской культурой.

Выводы П.И. Мельникова о состоянии образования среди старообрядцев во многом совпадают с наблюдениями другого именитого этнографа XIX века – А.С. Пругавина. В отличие от Мельникова, который придерживался консервативных взглядов, Пругавин был сторонником революционно-демократических идей и симпатизировал старообрядцам как жертвам религиозной дискриминации со стороны властей. Идеологические предпочтения этнографа непосредственно повлияли на восприятие им интеллектуальной жизни старообрядчества. Пругавин усматривал в старообрядчестве не обыкновенную приверженность обрядовой старине и букве Писания, а глубокий умственный процесс. По его мнению, старообрядцы были интеллектуальной элитой русского простонародья, стремившейся к знаниям, критически осмыслявшей всё прочитанное и не принимавшей на веру ни единого догматического положения [22, с. 161–162; 23, с. 91].

Как и Мельников, Пругавин отмечал, что в старообрядческих скитах существовала развитая сеть школ и библиотек, где крестьянские дети получали бесплатное образование, а иногда и обеспечивались необходимыми учебными принадлежностями (перьями, бумагой, чернилами и книгами). Он положительно оценивал роль наставников, которые занимались домашним обучением детей в тех местностях, где не было иных государственных или церковных школ. Хотя Пругавин критиковал качество образования в скитах (например, детей там часто учили читать, вовсе не объясняя смысла прочитанного), он признавал, что даже такое ограниченное образование было лучше полной безграмотности [22, с. 163, 173, 175, 177].

Между взглядами Мельникова и Пругавина имелись и весьма существенные различия. Так, если Мельников подчёркивал резкое неприятие старообрядцами светского образования, то Пругавин, напротив, отмечал их готовность отдавать детей в государственные училища [22, с. 172]. Это расхождение может быть объяснено как временным фактором (Пругавин публиковал свои работы на рубеже XIX–XX веков, когда консерватизм старообрядцев существенно ослаб), так и региональными особенностями (Пругавин изучал более лояльных к гражданским институтам старообрядцев Русского Севера, которые отличались меньшей строгостью и изоляционизмом в сравнении со староверами Заволжья, описанными в трудах Мельникова).

Старообрядческие публицисты конца XIX – начала XX века также признавали, что уровень образования в их общинах был недостаточным. Этот факт они связывали с консервацией педагогических практик и изоляцией старообрядческой школы от альтернативных образовательных систем. Однако основную долю вины они возлагали на репрессивную политику царского правительства, которое до издания Манифеста 1905 года ограничивало доступ старообрядцев к государственным учебным заведениям [8, с. 122]. Таким образом, старообрядцы видели причину своих образовательных проблем не только в собственной замкнутости, но и во внешних ограничениях, наложенных властями.

П.И. Мельников придавал большое значение образованности своих литературных героев, рассматривая её как ключевую характеристику личности персонажей. Описывая действующих лиц своей дилогии, автор часто акцентировал внимание на том, где и при каких обстоятельствах они обучались грамоте. Эта деталь, как будет показано далее, оказывала существенное влияние на их судьбу, нравственные качества и роль в развитии сюжета.

У изображённых Мельниковым старообрядцев Заволжья не существовало строгих возрастных рамок для начала обучения. Например, Дуня Смолокурова начала изучать священные тексты в восемь лет, Герасим Чубалов – в двенадцать, а его племянник Иван – в девять [15, т. 7, с. 35; т. 8, с. 163, 218]. Вероятно, традиция обучения детей в возрасте 8–12 лет была унаследована старообрядцами из древнерусской образовательной системы, считавшей этот период наиболее благоприятным для освоения грамоты. Данный подход согласуется с современными медицинскими и педагогическими исследованиями, согласно которым оптимальный уровень физического и умственного развития, необходимый для освоения основных учебных предметов, большинство детей достигает к семи годам [1, с. 29; 29, с. 14]. Примечательно, что известный духовный писатель и миссионер схиигумен Парфений (Агеев), бывший выходцем из старообрядческой среды, утверждал, что начал обучаться грамоте уже в шесть лет [14, с. 324].

Образовательная модель старообрядцев отличалась значительным разнообразием методов межпоколенной трансляции знаний. Основы грамоты чаще всего передавались в рамках семейного обучения, где первыми учителями нередко выступали отцы. Этот факт, вероятно, был связан с существенным разрывом в уровне грамотности между мужчинами и женщинами в России XIX века. Например, доля грамотных мужчин превышала аналогичный показатель среди женщин в 2,3 раза (29,3% против 13,1%)[2]. П.И. Мельников также обращал внимание на острую проблему женской безграмотности среди простого народа [16, с. 43]. В некоторых случаях, как показывают произведения Мельникова, роль наставников могли выполнять пожилые люди или грамотные женщины, освобождённые от тяжёлых хозяйственных работ [15, т. 7, с. 36; т. 9, с. 47].

Иногда обучение детей поручалось наёмным учительницам, называемым в народе «читалками». В романах Мельникова таким персонажем выступает Анисья Терентьевна (Красноглазиха). Читалки приглашались в тех случаях, когда взрослые члены семьи были недостаточно образованы или слишком заняты, для того чтобы заниматься обучением своих отпрысков [18; 26, с. 198; 20, с. 331]. Обычно они организовывали обучение в своём доме, создавая подобие сельской школы для детей из бедных семей. Детей зажиточных родителей читалки обучали на дому, выступая в роли частных учительниц. Такое обучение могло быть весьма строгим и включать суровые наказания (порка розгами[3] или подзатыльники) [15, т. 7, с. 33].

Интересны экономические аспекты такой образовательной модели. Мельников отмечает, что читалки часто получали оплату не деньгами, а продуктами или одеждой. Это подтверждается записями в кириллических четьих книгах. Например, в рукописном Прологе из РГАДА упоминается, что с ученика была взята мера пшена за обучение [7, с. 249]. В редких случаях оплата производилась деньгами. Если семья не могла позволить себе платить, дети отрабатывали обучение, помогая учительнице по хозяйству: пололи огород, носили воду, кололи дрова и т.п. [15, т. 7, с. 33].

Зажиточные старообрядцы могли оплачивать услуги читалок деньгами, хотя точная стоимость такого обучения и периодичность выплат остаются неясными. На страницах романа П.И. Мельникова встречаются косвенные указания на размер вознаграждения. Например, Анисья Терентьевна получала оплату от некоторых семей ежегодно, а в других случаях – при переходе ученика на новую ступень обучения. Согласно традиционной модели старообрядческого образования, которая включала последовательное изучение Азбуки, Часослова и Псалтыря, при смене книги и переходе к следующему этапу обучения читалка получала дополнительное вознаграждение. Это мог быть горшок сваренной на молоке каши, платок или полтина[4] [15, т. 7, с. 33, 38].

Иногда стоимость обучения не оговаривалась заранее, а выплаты не были регулярными. Если родители не могли вовремя оплатить обучение, образовательный процесс не прекращался, а лишь возвращался на предыдущий этап. Это видно из жалоб Анисьи Терентьевны на родителей одного из её учеников: «Как же я за Часословец-от его без даров посажу? Не водится <…> Нечего делать, велю Федюшке, мальчонке-то ихнему, сызнова учить Азбуку, пущай его зады твердит, покамест батька с маткой не справятся…» [15, т. 7, с. 38–39].

Обычно обучение у мастериц длилось два-три года. Например, Дуня Смолокурова в возрасте восьми лет (спустя год после начала занятий) успела прочесть Часослов и только приступила к Псалтырю. В свою очередь, Герасим Чубалов, обучавшийся у начётчика Нефёдыча, освоил все три книги всего за год. Столь стремительный прогресс Чубалова, как подчёркивает Мельников, служил доказательством его выдающихся интеллектуальных способностей[5] [15, т. 7, с. 47–48; т. 8, с. 164].

Л.К. Куандыков отмечает, что платное обучение детей обычно не приносило мастерицам значительных доходов [10, с. 122]. Учитывая ранее указанный размер вознаграждения и обычную продолжительность обучения, можно предположить, что за полный цикл обучения мастерицы получали около полутора-двух рублей (или эквивалентное количество продуктов) за одного ученика. Названная цифра соотносится с выводами исследователей, специализирующихся на изучении экономической истории российского образования. Например, О.В. Кузьмина указывает, что в большинстве начальных школ середины XIX века, ставивших своей центральной задачей распространение элементарных знаний и основ христианской веры, учителя получали порядка двух-трёх рублей за полный цикл обучение каждого ученика [12, с. 149].

В научной литературе часто подчёркивается, что старообрядцы не жалели средств на обучение своих детей грамоте и готовы были жертвовать многими насущными потребностями ради обеспечения их образованием [6, с. 311]. По словам А.С. Пругавина, образование, требующее значительных вложений в настоящем, становилось залогом будущего процветания семьи. Этнограф отмечает, что зажиточность старообрядческих общин во многом была связана с высоким уровнем их грамотности. Например, в некоторых старообрядческих общинах Закавказья школы содержались за счёт всей общины, которая приобретала необходимые книги и учебные принадлежности. Неслучайно губернии с высокой долей старообрядческого населения традиционно демонстрировали более высокие показатели грамотности по сравнению с другими регионами страны. П.И. Мельников также отмечал, что даже среди чернорабочих на предприятиях Смолокуровых было немало грамотных людей (ввиду их старообрядческого происхождения) [15, т. 8, с. 265–266; 22, с. 172; 23, с. 48, 90].

Домашнее образование многих старообрядцев могло ограничиваться чтением Псалтыря и не включать таких важных навыков, как письмо [24, с. 357]. П.И. Мельников объяснял это низким уровнем образования большинства «читалок», а также нехваткой квалифицированного старообрядческого духовенства, способного обучать детей. Именно по этой причине Марко Данилыч отверг кандидатуру Красноглазихи в качестве наставницы для Дуни: «по Псалтырю ещё бредёт, а по Минеи ей не сладить» [15, т. 7, с. 49–50]. Мельников подчёркивал, что в условиях таких ограничений образованность детей часто становилась предметом особой гордости в небогатых старообрядческих семьях.

Альтернативной формой образования для детей старообрядцев была их отправка в скиты, где под присмотром черниц они могли расширить свои знания и освоить навыки, необходимые для богослужебной практики. Однако такая возможность была доступна лишь семьям с высоким материальным достатком. Именно этот вариант выбирает Марко Данилыч для своей дочери Дуни, поддавшись на уговоры матери Макрины, которая обещала, помимо прочего, обучить девочку основам гражданской грамоты и «всему, что следует хорошей девице» [15, т. 7, с. 69; т. 9, с. 237].

П.И. Мельников, описывая особенности обучения в старообрядческих скитах, подчёркивает тесную связь образования с трудовым воспитанием. Например, коллективное чтение книг часто сопровождалось занятиями рукоделием [15, т. 7, с. 54]. Кроме того, писатель указывает на различия в строгости образовательных практик в разных старообрядческих центрах Поволжья. Так, Керженские скиты славились особой суровостью воспитания, в то время как в Иргизских монастырях отношение к ученикам было более мягким [15, т. 7, с. 215]. Роль обительских школ в старообрядческом мире была чрезвычайно высока. Так, Е.М. Юхименко отмечает, что после пожаров в Выгорецкой пустыни кельи, где обучали детей, восстанавливались насельниками в первую очередь [30, с. 158].

Для заволжских старообрядцев, изображённых Мельниковым, образование было не просто бытовой необходимостью, но и важным инструментом передачи традиций и сохранения этноконфессиональной идентичности. Эта особенность была унаследована старообрядцами из древнерусской духовной культуры, где сплочение общества на основе христианских идеалов считалось важнейшей задачей образования [9, с. 89]. Неслучайно Анисья Терентьевна, предлагая свои услуги, подчёркивала, что сотни обученных ею детей остаются верны старой вере. Мать Макрина также убеждала Марко Данилыча в преимуществах обительского образования, утверждая, что воспитанные в скитах девушки становятся хорошими хозяйками и удачно выходят замуж, тогда как те, кто учился вне обителей, часто проявляют непочтение к родителям и даже забывают веру предков [15, т. 7, с. 43, 53–54]. Именно эти аргументы стали решающими для Марко Данилыча и окончательно склонили его к выбору скитского образования.

Наряду с глубоким интересом к традициям русского старообрядчества, П.И. Мельников проявлял не менее сильную заботу о развитии отечественного образования. Любовь к чтению и знаниям, привитая ему в детстве, неоднократно находила отражение в его произведениях посредством таких устойчивых лексических конструкций, как: «век живи, век учись», «кто грамоте горазд, тому не пропасть», «ученье свет, а неученье тьма» [15, т. 7, с. 74; т. 8, с. 164; т. 11, с. 287].

Автор «В лесах» и «На горах» явно симпатизировал представителям неграмотного простонародья, которые стремились овладеть грамотой. Ярким примером этого является история Герасима Чубалова, который, вопреки воле отца, всеми способами стремился приобщиться к книжной мудрости. Его отец, Сила Петрович, считал занятия сына бесполезными, повторяя, что «много стало ноне грамотных, да что-то мало сытых из них видится». Развивая мысль о несовместимости крестьянского труда с образованием («грамотей не пахарь»), Сила Петрович становится не только олицетворением той части невежественного простонародья, которая не желала выходить из тьмы незнания, но и едкой карикатурой на представителей российской элиты, сознательно тормозивших развитие народного просвещения. Иронично, что именно образованный Герасим, которому отец пророчил участь бродяги, впоследствии становится богачом и опорой для разорившегося семейства своего малограмотного брата. Проблему совмещения крестьянского труда и грамотности Мельников лаконично решает устами взрослого Герасима: «Грамота дело хорошее, больно хорошее, однако если у грамотея мирского дела не будет, <…> будет ему грамота на пагубу» [15, т. 8, с. 165, 195].

Следует заметить, что П.И. Мельников порой высказывал весьма неоднозначные оценки интеллектуальной жизни старообрядчества. С одной стороны, он восхищался памятью и начитанностью многих староверов, но с другой – сожалел, что их знания часто тратились на бесплодные споры о лестовках, пищевых запретах и антихристе [15, т. 8, с. 278].

Хотя писатель признавал, что «буквоедство раскольников» лучше полной безграмотности, он критиковал недостатки старообрядческой системы образования. Особенно его разочаровывала оторванность образования староверов от светской культуры. Эта тенденция ярко проявляется в образе Марко Данилыча Смолокурова, который осуждал обучение купеческих дочерей в пансионатах: «одно развращение! Выучится там на разных языках лепетать, на музыке играть, танцам, а как персты на молитву слагать, которой рукой лоб перекрестить – забудет». По той же причине он отказывался нанимать для дочери преподавателей из училища: «Ни за что на свете! Чему научат… Какому бесу, прости Господи!» [15, т. 7, с. 48].

П.И. Мельников часто постулировал вывод о том, что «раскол» явился порождением невежества, а его лидеры («расколоучители») ввиду собственного упрямства и ограниченности готовы были разрушить единство русской церкви из-за совершенно незначительных различий в обрядовой традиции. Эти мысли писатель подкреплял словами персонажа Сергея Колышкина, отмечавшего, что среди старообрядцев остро стоит проблема безграмотности архиереев, в то время как в официальной церкви даже рядовые священники весьма образованы. На страницах романа «На горах» Мельников нередко указывал, что даже стойкие в своей вере старообрядцы нередко указывали на ограниченность своего скитского образования и оторванность древлеправославия от общественного прогресса [15, т. 9, с. 288, 360, 363].

Распространение в обществе представлений о крайней поверхностности знаний старообрядцев явилось результатом агрессивной миссионерской деятельности синодальных публицистов вт. пол. XIX – нач. XX в. Официальные церковные полемисты рьяно критиковали малообразованность старообрядческого духовенства, примитивность его вероисповедных текстов и даже неспособность староверов на должном уровне вести богословские прения [27, с. 6, 18; 28, с. 14, 30]. Однако, как показывают авторитетные исторические исследования, подобные оценки часто оказывались основаны лишь на вековых стереотипах. Например, Н.Н. Покровский в своих работах приводит примеры того, как старообрядцы не только побеждали в публичных диспутах с представителями официальной церкви, но и успешно вступали в прения с католиками. Нередко старообрядческие грамотеи могли затрагивать в своих сочинениях даже столь сложные философские проблемы, как сущность высшей премудрости. Интересно, что успехи старообрядцев в полемике признавались даже в церковной периодике. Например, в 1883 году «Тобольские епархиальные ведомости» писали о том, как представитель старообрядцев-немоляков «громил своих противников одним Евангелием» [19, с. 446; 21, с. 31, 51, 148]. А.С. Пругавин также неоднократно подчёркивал высокий уровень образованности старообрядцев и в особенно – их глубокие познания в истории России [23, с. 93].

Страх потерять свою этноконфессиональную идентичность, по мнению Мельникова, ставил старообрядчество перед сложным выбором: с одной стороны, представал риск ассимиляции и утраты традиций, с другой – изоляции и интеллектуальной стагнации [15, т. 7, с. 53]. В своих произведениях писатель мастерски показывает, как замкнутость старообрядческого мира и его сосредоточенность на антиниконианской риторике делают его уязвимым перед вызовами нового времени. Особую угрозу, по мнению Мельникова, представляли сектантские движения, чей деструктивный потенциал превосходил радикализм даже самых крайних старообрядческих согласий.

П.И. Мельников считал, что незнание старообрядцами гражданской и иностранной литературы делало их уязвимыми перед сектантской пропагандой. Набожность и пытливость русского человека, стремление к истине, а также любовь к духовному чтению часто приводили его к знакомству с сектантской литературой. По мнению писателя, полуграмотное простонародье легко поддавалось искушению углубиться в замысловатые мистические сочинения, опасность которых оно не могло осознать ввиду крайне ограниченного кругозора [15, т. 8, с. 151, 282; т. 9, с. 319, 362–363].

Показательной в данном контексте представляется история Дуни Смолокуровой, которая попадает под влияние начитанной и красноречивой сектантки Марьи Ивановны. Мистические книги сектантов, полные таинственности и новизны, вызывали у девушки больший интерес, нежели старинные кириллические фолианты, которые она привыкла видеть в скитах. Мельников подчёркивал, что чтение духовной литературы без разбора и руководства часто приводило к шаткости ума и спутанности мыслей. Данная тенденция ярко проявила себя в случае с Дуней: увлёкшись мистическими сочинениями, она замыкается в себе и становится равнодушной к родным и близким [15, т. 7, с. 75; т. 8, с. 337; т. 9, с. 154, 366].

Писатель размышлял о том, какой должна быть образовательная система, способная сохранить самобытность русской ментальности и одновременно дать необходимые знания, соответствующие требованиям нового времени. Свои идеи он иллюстрировал на примере семьи Дорониных. Зиновий Алексеич, будучи убеждённым старообрядцем, с детства отдаёт дочерей на обучение к читалке-каноннице. Вместе с ней девочки изучают не только Псалтырь, но и сочинения Ефрема Сирина, «Маргарит» Иоанна Златоуста, а также осваивают полууставное письмо [15, т. 7, с. 195].

Подобно Марко Данилычу Смолокурову, Зиновий Алексеич Доронин категорически отказывается отправлять своих дочерей в пансионат или приглашать светскую гувернантку, опасаясь, что такое образование «испортит» девочек. Однако, понимая ограниченность их знаний и учитывая требования времени, он нанимает для них отставного учителя и начинает приобретать книги гражданской печати. Интересно, что П.И. Мельников подробно описывает методику отбора литературы для обучения старообрядческих детей. Перед тем как вручить дочерям светскую книгу, жена Зиновия Алексеича, Татьяна Андреевна, сама тщательно изучала её «от доски до доски» и советовалась с более опытными людьми[6]. Позже, заметив, что дочерям не хватает светских манер, Доронин преодолевает свои предубеждения и нанимает для них преподавательницу танцев [15, т. 7, с. 195–196, 200].

Таким образом, Мельников показывает, что сочетание традиционного религиозного образования с элементами светской культуры может стать путём к сохранению идентичности и одновременно способствовать интеллектуальному развитию старообрядческого сообщества. Результатом такого подхода, по мнению Мельникова, должно стать формирование идеального образовательного продукта – всесторонне развитой личности, сочетающей христианское благочестие с высокими интеллектуальными способностями. В романе «На горах» дочери Доронина вырастают чуждыми как иноземным новшествам, так и «тупым суевериям», отвергающим всё, чего не упоминали в книгах их отцы и деды [15, т. 7, с. 197].

Примечательно, что будущий зять Доронина, Никита Меркулов, получивший в детстве домашнее религиозное образование от канонницы с Иргиза, также пришёл к просвещению и открыл для себя мир за пределами старообрядчества, когда отец отправил его в коммерческое училище в Петербурге [15, т. 7, с. 211, 215–216]. Данный пример иллюстрирует, как сочетание традиционного воспитания и современного образования, по мысли Мельникова, может расширить горизонты личности, сохраняя при этом её связь с народными корнями.

Для П.И. Мельникова заветной мечтой виделось воссоединение двух ветвей русского православия посредством заимствования всего лучшего, что есть в каждой из них. На примере образованной старообрядческой молодёжи, которая отвергла предрассудки и враждебность к «никонианскому» миру, но сохранила приверженность традициям, писатель пытался показать возможный путь преодоления церковного раскола XVII в. [3, с. 202].

Стоит отметить, что многие особенности образования и книжной культуры «ревнителей старины», описанные П.И. Мельниковым, до сих пор актуальны для современных представителей старообрядческого субэтноса. Кириллическая книжность продолжает играть ключевую роль в передаче религиозных знаний молодому поколению, выступая основным средством обучения и нравственного наставления. Она формирует мировоззрение молодых староверов, а также задаёт строгие религиозно-бытовые нормы поведения в повседневной жизни [17, с. 10].

Этнографические исследования современных старообрядцев Вятского региона показывают, что создание рукописных сборников по-прежнему остаётся важным средством для передачи вероисповедных традиций между поколениями. Как и в XIX столетии, семья и духовные наставники играют первостепенную роль в процессе обучения молодёжи церковной грамоте. Кроме того, до сих пор встречаются случаи освоения кириллической книжности «самоуком» (самостоятельно) [5, с. 77–78]. Исследователи также обращают внимание на то, что учебные материалы, созданные старообрядцами ещё в конце XIX века, в некоторых случаях остаются востребованными и у их потомков, а принцип единства обучения и воспитания по-прежнему является одной из ключевых особенностей старообрядческой педагогики [25, с. 153, 155–156].

В ходе исследования были проанализированы экономические, социальные и культурные аспекты старообрядческого образования, нашедшие отражение в дилогии П.И. Мельникова-Печерского «В лесах» и «На горах». Было установлено, что в середине XIX в. старообрядчество столкнулось с серьёзными противоречиями между традиционной образовательной моделью и вызовами индустриальной эпохи. Кириллическая книжная традиция постепенно уступала место светской литературе, идеалы этноконфессиональной самобытности подрывались влиянием европейской цивилизации, а некогда сплочённая старообрядческая община всё больше подвергалась обмирщению. Борьба между древнерусскими традициями и новыми веяниями привела к расколу внутри старообрядческого мира. Со временем он разделился на две группы: упорных фанатиков, сохранявших верность старым заветам, и сторонников компромисса, которые постепенно ассимилировались в численно преобладавшем «никонианском» окружении.

Таким образом, художественные произведения П.И. Мельникова позволяют оценить всю сложность процессов сохранения религиозной идентичности в условиях стремительно меняющегося мира, а также установить наиболее продуктивные приёмы сочетания традиций и инноваций в области народного образования.

[1] Одноголосое домашнее пение, исполняемое вне храма, не подчиняющееся уставным требованиям и сходное с народным песенным творчеством.

[2] По результатам всеобщей переписи населения 1897 г.

[3] См. приложения № 1 и № 2.

[4] Пятьдесят копеек.

[5] Важным фактором являлся возраст Герасима, приступившего к обучению на три-четыре года позже остальных героев романа и обладавшего к моменту начала занятий большей психоинтеллектуальной сформированностью.

[6] В отличие от Дорониных, Марко Данилыч Смолокуров, приобретая книги для Дуни, не удосужился ознакомиться с их содержанием, что в дальнейшем способствовало её увлечению хлыстовскими идеями.

Приложение № 1 Азбука. М.: Московский печатный двор, 1637. Л. 11 об.

Приложение № 2 Азбука. М.: Единоверческая типография, 1885. Л. 11 об.

Литература

1.                 Алпатов Ю.М., Молчанов С.В., Грудцына Л.Ю. Зарождение воспитания и образования на Руси // Управление образованием: теория и практика. 2016. № 4 (24). С. 26–35.

2.                 Боченков В.В. Творчество П.И. Мельникова-Печерского и изображение старообрядчества в русской литературе XIX в.: Автореф. дисс. … канд. филол. наук. М., 2005. 16 с.

3.                 Бытко С.С. Специфика старообрядческого образования в осмыслении П.И. Мельникова-Печерского (на материале романа «На горах») // Старообрядчество: история, культура, современность (Осиповские чтения). Материалы. Боровск: Археодоксия, 2023. С. 188-205.

4.                 Бытко С.С. Старообрядческие образовательные практики в романе П.И. Мельникова-Печерского «В лесах» // Вестник Вологодского государственного университета. Серия: Исторические и филологические науки. 2023. № 2 (29). С. 64–68.

5.                 Воронцова Е.В. Пути трансляции религиозных знаний в среде современных старообрядцев-беспоповцев на юге Вятского края (полевые заметки) // Вестник Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Серия I: Богословие. Философия. 2015. Вып. 6 (62). С. 70–80.

6.                 Иванов К.Ю. Роль церковной школы в борьбе со старообрядчеством в Томской епархии в конце XIX – начале XX века // Мир старообрядчества. Живые традиции: результаты и перспективы комплексных исследований русского старообрядчества. М.: РОССПЭН, 1998. Вып. 4. С. 310–314.

7.                 Каталог славяно-русских рукописных книг XVI в., хранящихся в Российском государственном архиве древних актов. Вып. 2: Лествица – Пчела / Сост. О.В. Беляков, И.Л. Жучкова, Б.Н. Морозов, Л.В. Мошкова. М.: Древлехранилище, 2013. 982 с.

8.                 Кириллов И.А. О старообрядческом воспитании // Голос Церкви. 1918. № 3. С. 120–130.

9.                 Колпачева О.Ю. Школа и образование Древней Руси // Историко-педагогический журнал. 2014. № 4. С. 85–94.

10.             Куандыков Л.К. Выговские сочинения уставного характера второй половины XVIII в. // Источники по истории русского общественного сознания периода феодализма. Новосибирск: Наука, 1986. С. 120–130.

11.             Кузнецова Н.Ю. Непрерывное религиозное образование в традиционном обществе: опыт староверов России // Непрерывное образование: XXI век. 2015. Вып. 4 (12). С. 1–13.

12.             Кузьмина О.В. Особенности материально-финансового обеспечения начального образования в России в середине XIX века // Научно-технический вестник информационных технологий, механики и оптики. 2004.  № 17. С. 148–159.

13.             Куприянова И.В. Наследие сибирского старообрядчества в деле формирования христианского «педагогического идеала» // Вестник Московского государственного университета культуры и искусств. 2018. № 3 (83). С. 63–71.

14.             Левшина Ж.Л. Материалы о схиигумене Парфении (Агееве) в НИОР РГБ // Записки Отдела рукописей. М.: Пашков дом, 2012. Вып. 54. С. 314–339.

15.             Мельников-Печерский П.И. Полное собрание сочинений: В 14 т. М.; СПб.: Изд-во тов-ва М.О. Вольф, 1897–1898.

16.             Морозов С.Д. Мужчины, женщины и дети России на рубеже XIX–XX вв.: уровень грамотности и образования // Женщина в российском обществе. 2011. № 4 (61). С. 43–54.

17.             Мудрик А.В. Социализация у старообрядцев: механизмы и средства // Сибирский педагогический журнал. 2015. № 3. С. 8–14.

18.             Немкин П.В. Воспитание и образование в старообрядческих общинах // Старообрядческий вестник «Пономарь» [Электронный ресурс]. URL: https://rpsctyva.ru/vospitanie-i-obrazovanie-v-staroobryadcheskih-obschinah/ (дата обращения: 10.05.2023).

19.             Немоляки // Тобольские епархиальные ведомости. 1883. № 21. С. 442–453.

20.             Обращение моё из раскола в православие // Тобольские епархиальные ведомости. 1888. № 15–16. С. 325–333.

21.             Покровский Н.Н. Путешествие за редкими книгами. 2-е изд., доп. М.: Наука, 1988. 285 с.

22.             Пругавин А.С. Запросы и проявления умственный жизни в расколе // Русская мысль. 1884. Кн. 1. С. 161–198.

23.             Пругавин А.С. Раскол и сектантство в русской народной жизни. М.: Тип. тов-ва И.Д. Сытина, 1905. 95 с.

24.             Самойленко А.И. Лев Феоктистович Пичугин и старообрядцы с. Пойма Пензенской области // Мир старообрядчества. Живые традиции: результаты и перспективы комплексных исследований русского старообрядчества. М.: РОССПЭН, 1998. Вып. 4. С. 356–361.

25.             Скурыдина Е.М., Ерохина П.В. Народная педагогика в современной особой религиозной общности старообрядцев (духовно-нравственное воспитание) // Преподаватель XXI век. 2017. № 2. С. 150–162.

26.             Случай обращения из раскола в православие // Тобольские епархиальные ведомости. 1887. № 9–10. С. 198–205.

27.             Соловьев Л. Сведения о состоянии раскола и сектантства в Тобольской епархии. Тобольск: Тип. Епарх. братства, 1909. 26 с.

28.             Сырцов И.Я. Старообрядческая иерархия в Сибири. Тобольск: /б.и./, 1882. 58 с.

29.             Теппер Е.А., Гришкевич Н.Ю. Возраст ребёнка и готовность к началу систематического школьного обучения // Сибирское медицинское обозрение. 2011. № 1. С. 12–16.

30.             Юхименко Е.М.  О книжной основе культуры Выга // Мир старообрядчества. Живые традиции: результаты и перспективы комплексных исследований русского старообрядчества. М.: РОССПЭН, 1998. Вып. 4. С. 157–165.